Зампред Банка России Алексей Заботкин в интервью РБК рассказал, как изменился механизм принятия решений в ЦБ, из-за чего упал рубль и как это повлияет на цены, а также почему регулятор не хочет быть похожим на ФРС

Конечно, не предполагалось повышения ставки до 20%

— Как в связи со спецоперацией, геополитикой, санкциями изменился горизонт планирования и прогнозирования Банка России?

— Безусловно, для успешного проведения денежно-кредитной политики необходимо строить планы вдолгую. Как вы знаете, денежно-кредитная политика работает с существенными лагами от трех до шести кварталов. Соответственно, при проведении денежно-кредитной политики мы обязаны ориентироваться на среднесрочный горизонт. Он остался неизменным — мы составляем прогноз на три года. То, что поменялось в этом году, — и это было видно и в динамике ключевой ставки — при очень значительных изменениях условий в проведении денежно-кредитной политики требуются столь же решительные и быстрые изменения в уровне ключевой ставки. Но это надо воспринимать не как изменения в горизонте планирования, а как реакцию на быстро меняющиеся условия.

— В декабре ЦБ не стал менять ключевую ставку второе заседание подряд. Настолько высока степень неопределенности, что ЦБ вынужден взять достаточно долгую паузу?

— Нет, так бы я это не интерпретировал. Если Центральный банк не меняет ключевую ставку, это значит, что ее текущий уровень соответствует тому, что предписано текущей инфляционной картиной и балансом рисков. И в прошлом были периоды, когда Банк России и центробанки других стран свои ставки не меняли. Изменение ключевой ставки всегда является реакцией на то, что ситуация меняется. Мы имеем по-прежнему повышенный уровень инфляционных ожиданий, и проинфляционные риски несколько возросли. Но при этом текущий уровень инфляционного давления остается умеренным. Плюс мы видим повышенные премии за риск, которые тоже влияют на денежно-кредитные условия. По совокупности совет директоров полагает, что на текущий момент 7,5% — это тот уровень ключевой ставки, который позволит нам стабилизировать инфляцию на цели 4% к 2024 году.

— Год назад многие эксперты прогнозировали, что в принципе ставка будет на том уровне, на котором она есть сейчас, то есть около 7,5%. Но мало кто мог предположить, что будет крюк через рекордные 20%. Мог ли это предположить ЦБ или лично вы?

— Для этого проще всего свериться с нашим базовым сценарием октября прошлого года или даже февраля от этого года. Конечно, в нем не предполагалось повышения ставки до 20% или в принципе до значимых двузначных величин. Поэтому это была реакция на кардинальное изменение внешних условий.

— Многие аналитические модели строятся в том числе на ретроспективном анализе того, как развивалась ситуация в прошлом. Когда происходит что-то неординарное, то, соответственно, возникает вопрос, насколько ретроспективные модели адекватно позволяют экстраполировать в будущее прошлые результаты. Вы сами считаете, где тут самая болезненная история и есть ли сейчас действительно работающие прогнозные модели?

— Прогнозные модели, безусловно, потребовали в этом году доработки и уточнения с учетом новых вводных. В частности, введение в действие ограничений на движение капитала. Этот фактор был учтен в моделях и добавлен в структуру моделей уже к апрельскому заседанию по ставке. То есть это было сделано действительно весьма и весьма оперативно. Вы абсолютно правы, все наше знание о том, как взаимодействуют части экономики между собой, как экономические переменные в структуре моделей влияют друг на друга, оно так или иначе основано на прошлых данных. Нам известна только история, нам неизвестно будущее.

Но при этом, наверное, можно утверждать, что принципиальных изменений в том, как взаимодействуют составные части экономики, на самом деле не произошло. Появились дополнительные факторы, появились некоторые дополнительные ограничения на то, как эти переменные могут изменяться. В частности, у нас теперь заметно менее эластичный импорт. Есть позиции импорта, которые на текущий момент недоступны или требуют значительно большего роста импортируемой цены для того, чтобы их можно было купить. Это требует некоторой экспертной дооценки тех параметров, которые заложены в модели, и в этом смысле роль экспертного суждения возрастает. Но это ни в коей мере не следует интерпретировать так, что теперь мы находимся в какой-то реальности, где старые модельные подходы и прогнозные подходы не применимы. Совсем не так. Мы опираемся на те модельные расчеты, которые в большей степени дополняются экспертным суждением.

— Как изменился ход заседаний совета директоров Банка России, как идет коммуникация? Стало больше, меньше у вас дискуссий?

— Дискуссий всегда, практически всегда, довольно много. Процесс подготовки решения по ставке занимает несколько недель. В последнюю неделю проходит целый цикл совещаний с участием председателя, уже конкретно в день совета директоров на суд совета выносится резюмирующая рекомендация по итогам всей этой длинной серии обсуждений.

Поэтому я бы не сказал, что ход заседаний как-то поменялся. Но что, безусловно, имеет место в этом году, как и в 2020-м, — это большее внимание и большее время, которое уделяется докладам наших региональных главков и обсуждению их свидетельств. И это связано с неоднородностью влияния санкций на отдельные отрасли, отдельные регионы. На региональном уровне какие-то вещи просто ощущаются более наглядно, чем в агрегированных данных. И в этом смысле вклад наших региональных главков весьма существенный.

Я выступал за быстрое снижение ставки

— Вы сами на заседаниях выступаете в 2022 году чаще с голубиных или ястребиных позиций?

— Зависит от обстоятельств. И это относится не только к 2022 году, но и в целом. Если говорить чуть более детально, то в начале года и в марте-апреле я стоял на такой, наверное, более жесткой части суждений о том, что требуется делать, чтобы сбить инфляционное напряжение. Мы и в этот год вошли с высоким уровнем инфляции. А с мая по август я в целом выступал за быстрое снижение ставки, по мере того как действительно инфляционные риски снижались.

— На ваш взгляд, ключевая ставка стала в 2022 году менее предсказуемой? Стали ли аналитики чаще ошибаться? По диалогам с аналитиками — стали.

— Да, известно, что в течение лета и аналитики, и рынок в целом ожидали менее быстрого снижения ключевой ставки. Но если посмотреть на осенние решения, то они в целом вполне укладываются в то, что является рыночным консенсусом. Наверное, по декабрьскому решению вообще никаких разногласий не было. По мере того как ситуация становится менее быстро меняющейся, точность прогнозов аналитиков возрастает. И да, в условиях более ограниченного доступа к статистической информации, конечно, построить оценку, особенно оценку текущей ситуации, которая быстро меняется, становится сложнее.

— Есть ли уже сейчас представление о том, когда ЦБ может перейти к повышению ключевой ставки?

— Есть понимание, что если это потребуется для того, чтобы стабилизировать инфляцию на цели 4% к 2024 году, то мы это предпримем. Для того чтобы возникла такая необходимость, требуется значимая реализация тех проинфляционных рисков, о которых совет директоров говорил по итогам декабрьского заседания. Их довольно много: мы имеем повышенные инфляционные ожидания, есть сигналы о том, что наблюдается некоторый дефицит трудовых ресурсов в отдельных отраслях, сохраняются логистические ограничения и ограничения на импорт. Есть несколько более высокая траектория бюджетного дефицита. И, помимо этого, нельзя сбрасывать со счетов то, что внешние условия, внешнеэкономическая конъюнктура за последние недели стали несколько менее благоприятными. В совокупности это довольно большой букет проинфляционных факторов. Но необходимость повышения ставки будет обуславливаться тем, в какой комбинации, в каком объеме они в итоге будут реализовываться в 2023 году. Если они не реализуются, тогда вполне возможно, что повышения ставки не понадобится.

Мы придерживаемся политики одного голоса

— Рассматривает ли Банк России возможность публикации хода обсуждений с заседаний совета, как ФРС?

— Коммуникация Центрального банка сильно увязана с механизмом принятия решений, и у ФРС он несколько иной, чем у нас. Принятие решений в Банке России по ключевой ставке носит консенсусный характер. Да, обсуждение многостороннее, но в конечном счете стоит задача по итогам обмена мнениями прийти к некоторой картине мира, которая в значительной степени согласуется с мнениями всех участников обсуждения. И в связи с этим мы придерживаемся политики одного голоса. У нас еще не очень длинная история таргетирования инфляции, инфляционные ожидания не заякорены, отчасти и поэтому политика одного голоса для нас более оправдана, чем разноголосица, которую в последние годы практикуют некоторые другие центральные банки. Опять же, если посмотреть в историю, то очень длительное время ФРС не была не то что многоголосой, она в целом была довольно закрытой. Если посмотреть тексты пресс-релизов ФРС начала 1990-х, то они крайне малословны.

В нашем случае ту роль, которую выполняют протоколы ФРС, играет пресс-релиз, который у нас гораздо подробнее, чем то, что публикует практически любой другой центральный банк. И мы его публикуем сразу после заседания. Здесь важно подчеркнуть, что пресс-релиз отражает коллегиальное суждение всех участников дискуссии. Он детально прорабатывается на протяжении всей недели, которая предшествует заседанию. И его следует рассматривать как документ, который вбирает в себя все значимые аспекты состоявшейся дискуссии. То есть в нем отражены все позиции, все оттенки суждения по текущей ситуации, все значимые проинфляционные и дезинфляционные риски, которые звучали и которые повлияли на решение по ставке.

Добавление сверх этого еще чего-то, на наш взгляд, создаст дополнительный шум и повлечет за собой скорее возможность каких-то ошибочных интерпретаций и внимание к нюансам, которые значения не имеют. Все нюансы, которые значение имеют, отражены в достаточно развернутом виде в пресс-релизе.

И второй момент, который я хотел бы еще подчеркнуть. Важной частью коммуникации является прогноз, и прогноз мы представляем в формате диапазонов. Диапазоны тоже отражают широту суждений о возможных траекториях соответствующих переменных. То есть у нас позиция — один голос, коллегиальное мнение, но это коллегиальное мнение в себя вбирает те суждения и прогнозные оценки, которые высказывались в ходе обсуждения. Если коротко, то, на мой взгляд, публикация «минуток» в дополнение к этому, наверное, будет излишней.

— Вы уже несколько раз сказали, что летом инфляция у нас замедлялась быстрыми темпами. На этом фоне рос агрегат М2 денежной массы. Притом рос достаточно нехарактерными темпами: к октябрю его рост ускорился до 23,9% годовых, максимума за последние десять лет. С чем вы это связываете? И какая динамика этого показателя возможна в дальнейшем?

— Показатель М2 — это показатель рублевой денежной массы. Для динамики совокупного спроса в экономике и, соответственно, инфляции более значимым, более релевантным денежным агрегатом является то, что называется «широкая денежная масса» М2Х, которая помимо рублевых счетов и депозитов и наличных рублей включает в себя валютные счета. Потому что, во-первых, население способно превратить свои валютные сбережения в рублевые довольно быстро и, соответственно, потратить их. Плюс исторически валютная часть М2Х обслуживала внешнюю торговлю. И, соответственно, та часть совокупного спроса, которая связана с взаимодействием с остальным миром, отражалась в широкой денежной массе.

В условиях, когда у нас идет девалютизация и сбережений, и внешних экономических расчетов, у нас происходит перераспределение внутри М2Х от валютной составляющей в сторону рублевой. И это выливается в опережающий рост М2. Но от того, что вы держали сбережения в валюте, а теперь вы их держите в рублях, от этого ваша покупательная способность не меняется. При этом динамика М2Х, если посмотреть год к году, в последние месяцы колебалась в диапазоне 10–11%, что вблизи верхней границы диапазона за последние годы, но это в целом даже чуть ниже, чем темпы накопленной инфляции. Cкорее всего, в следующем году эти эффекты будут гораздо ниже.

— Это в большей степени девалютизация компаний или девалютизация населения?

— Судя по статистике, это и то и другое.

Мы вернемся на уровень 2021 года где-то в 2025 году

— Какой вы видите ситуацию в мировой экономике? Рассматриваете ли сценарии глобальной рецессии? Каким будет влияние рецессии на экономику России? Или оно может быть очень незначительным в силу того, что наша экономика стала гораздо более закрытой?

— Снижение ВВП в ряде крупнейших экономик в 2023 году — вполне возможный сценарий. Это не то, что заложено в октябрьский прогноз, но с учетом поступающих данных мы его традиционно обновим на следующем опорном заседании в феврале. И пока мы видим, что поступающие данные, наверное, увеличивают вероятность того, что отрицательные темпы роста в ряде экономик реализуются.

Влияние мировой экономики на нас остается существенным. Мы по-прежнему остаемся весьма открытой экономикой. Есть ограничения по импорту, но те же физические объемы экспорта и цены нашего экспорта сильно зависят от мировой конъюнктуры. И, как мы видим, цены на некоторые сырьевые товары заметно снизились за последние несколько месяцев вслед за снижением ожиданий по мировому росту.

— По вашим ожиданиям, когда российская экономика сможет вернуться на уровни 2021 года?

— Если экономика будет развиваться вблизи верхнего диапазона нашего октябрьского базового прогноза, то мы вернемся на уровень 2021 года где-то в 2025 году. Если сравнить последствия структурного сдвига, структурного снижения потенциала и циклического спада, то экономике заметно сложнее пересилить структурное снижение потенциала, чем восстановиться после циклического спада. Циклический спад мы имели в 2020 году. При весьма активной контрциклической политике со стороны ДКП и со стороны бюджета это снижение было полностью компенсировано — даже больше, чем компенсировано, — в 2021 году. Структурная адаптация — это более длительный процесс, поэтому займет большее время.

Реальность оказалась заметно лучше прогноза

— В качестве одного из проинфляционных факторов и вы сейчас, и глава регулятора на заседании упомянули дефицит рабочей силы. Правильно ли мы понимаем, что этот дефицит связан с несколькими волнами отъезда, которые мы наблюдали в 2022 году, плюс с частичной мобилизацией?

— Динамика численности рабочей силы обусловлена и другими факторами, в том числе демографией. Но да, нехватка рабочей силы связана с ее сокращением.

— На ваш взгляд, какие последствия достаточно значимый отъезд граждан будет иметь для экономики? И в какой перспективе мы можем увидеть эти последствия?

— Сокращение численности трудовых ресурсов означает снижение ВВП, которое может быть компенсировано только ростом производительности труда. Соответственно, это снижение происходит в момент, когда трудовые ресурсы выбывают. И дальше требуется некоторое время для того, чтобы нарастить производительность труда и таким образом компенсировать эти выбывшие трудовые ресурсы либо привлечь дополнительную рабочую силу в экономику.

— Есть ли у ЦБ какая-то модель расчетов, которая позволяет предположить, какой вклад в падение ВВП вносят отъезд или выбытие рабочей силы?

— Это слишком упрощенная картина. Сильно зависит все-таки от того, какие специалисты выбывают. И какова ситуация с трудовыми ресурсами в тех секторах, откуда они выбывают.

— Financial Times недавно сообщила, что российские финансовые институты, в том числе ЦБ, еще до начала СВО прогнозировали последствия введения масштабных западных санкций — снижение ВВП на 30%, рост ключевой ставки до 35%. Вы знаете что-то про эти прогнозы? Почему, по-вашему, они не сбылись?

— Мне про эти прогнозы ничего не известно. Тот прогноз, который нами был опубликован в апреле, когда все уже фактически случилось, предполагал снижение ВВП на 8–10% в этом году. Да, реальность в итоге оказалась заметно лучше даже этого прогноза. Это связано, по всей видимости, с двумя принципиальными моментами. Первый — экономика, в первую очередь бизнес, продемонстрировала высокую степень гибкости и способности оперативно реагировать на новые условия ведения деятельности. И второй — нельзя, конечно, сбрасывать со счетов значимый вклад действий властей по стабилизации финансового сектора, а также по антикризисным мерам, которые были реализованы тоже в весьма сжатые сроки. И помогли бизнесу пройти эту адаптацию. Она еще не завершена, но первый ее этап оказался гораздо быстрее и гораздо удачнее, чем то, чего мы опасались.

— Каковы сроки будущей структурной перестройки, адаптации экономики к новым условиям?

— Мы исходим из того, что к 2024 году мы будем иметь экономику, которая уже стабилизируется на своей новой траектории устойчивого роста. Насколько будет высоким этот потенциальный рост, будет зависеть от большого количества факторов.

Вклад укрепления рубля исчерпан

— Что происходит с курсом рубля?

— Курс рубля плавающий. Он колеблется в том диапазоне, который мы наблюдали примерно с конца мая этого года.

— Каким будет в таком случае вклад ослабления рубля в рост цен?

— По итогам декабрьского заседания мы отметили, что дезинфляционный вклад того укрепления рубля, который произошел во второй половине весны и летом, на текущий момент уже по большому счету исчерпан. И сейчас динамика валютного курса указывает на то, что в предстоящие месяцы от него следует скорее ожидать проинфляционного влияния. Характер переноса остался неизменным. Мы его оцениваем порядка 0,5–0,6 п.п. в инфляцию на каждые 10% движения обменного курса. Но при этом с оговоркой, что эти 0,5–0,6 п.п. реализуются не мгновенно, а растянуты во времени на 6–12 месяцев.

— Помогал ли тот крепкий курс рубля, который мы видели на протяжении последних четырех-пяти месяцев, в восстановлении импорта? Либо мы достигли уже некоторого предела в силу санкционных ограничений, логистических — и он уже не играет роли?

— На наш взгляд, плавающий курс рубля, плавающий курс любой национальной валюты — это как раз наиболее эффективный механизм, который позволяет экономике подстроиться под любые изменения во внешних условиях. Особенно изменения, которые носят такой длящийся характер. И, по сути, более крепкий курс рубля отчасти компенсирует рост логистических издержек для импортеров, для российских потребителей. И даже после движения последних недель курс по-прежнему крепче, чем он был год назад. И это отражает тот факт, что основное ограничение, с которым сталкивается сейчас экономика, — это ограничение по доступности импорта. И, соответственно, динамика курса в течение этого года отражала то, что экономике требуется такой курс, который будет отчасти компенсировать вот эти импортные ограничения.

— Текущее ослабление в ЦБ все-таки с чем связывают? С какими факторами?

— Налицо ухудшение внешних условий, снижение цен на нефть. Это достаточно весомая причина для того, чтобы курс несколько ослаб.

— Ослабление курса рубля рассматривается как риск финансовой стабильности? И рассматриваются ли какие-то сценарии ужесточения ограничений по капитальному счету?

— На текущий момент таких изменений не планируется.

То, что происходит на нефтяном рынке, для нас важнее

— С 5 декабря вступили в силу санкции на поставку российской нефти, которые в том числе включают потолок цен на нефть. С 5 февраля подобные же ограничения будут действовать и для нефтепродуктов. На ваш взгляд, какие риски несут в себе такие санкции?

— Уже в октябрьском прогнозе, поскольку введение эмбарго в декабре к тому моменту уже было объявлено, были учтены в первом приближении те последствия, которые, мы полагаем, эти действия зарубежных стран будут иметь. Собственно говоря, отчасти с этим связан широкий диапазон прогноза ВВП на следующий год, от минус 1% до минус 4%. Широта этой вилки связана с тем, что могут быть различные сценарии с точки зрения влияния на физические объемы экспорта нефти и нефтепродуктов. Как сказала председатель [Эльвира Набиуллина], по мере поступления данных, по мере развития событий мы будем это дополнительно учитывать при уточнении наших прогнозных расчетов. Рассчитываю, что, соответственно, диапазон прогнозов будет постепенно снижаться.

— В связи с этим учитывает ли ЦБ также потолок цен на газ, который не так давно был согласован? Или это менее значимый фактор за счет того, что экспортные объемы газа у России значительно меньше нефтяных?

— То, что происходит на нефтяном рынке, для нас, наверное, важнее, чем то, что происходит в плане поставок газа в Европу. С учетом того, что объемы этих поставок значительно сократились.

Потребности в накапливании резервов тогда не было, ее нет и сейчас

— Глава ЦБ Эльвира Набиуллина говорила о том, что регулятор сейчас не накапливает резервы. Почему? Можно ли говорить, что даже накопление резервов в золоте и в дружественных валютах является достаточно рискованным мероприятием?

— Я думаю, надо сначала сделать шаг назад и вспомнить, что после 2015 года Центральный банк Российской Федерации накапливал валютные резервы, формировал резервы только в рамках бюджетного правила. И потребности в каком-то другом накапливании резервов, помимо бюджетного правила, тогда не было, ее нет и сейчас. Соответственно, мы их не накапливаем.

— Как только начнет действовать бюджетное правило, Банк России вернется к накоплению резервов?

— Если операции Минфина будут предполагать накопление валюты в ФНБ в рамках бюджетного правила, да.

— Есть ли у ЦБ понимание, в каких активах могут быть накоплены такие резервы?

— Мы будем выполнять те инструкции, которые будем получать от Министерства финансов. В том смысле, что будем зеркалировать их решения по размещению средств ФНБ.

— Эксперты со ссылкой на чиновников США и стран Западной Европы сообщили, что их санкционным комиссарам не удалось идентифицировать около $200 млрд международных резервов России, которые, предполагаемо, были заморожены. С чем, по-вашему, это может быть связано?

— Я думаю, что это связано с тем, что автору этой статьи надо было поговорить с более информированными источниками.

— Эльвира Набиуллина говорила, что ЗВР не пополняются. Валютные интервенции тоже уже давно не проводили. При этом сумма резервов снижается. С чем это связано? С валютными переоценками?

— Да. В течение этого года доллар имел тенденцию к укреплению против практически всех остальных валют, рубль — исключение. И поэтому валютные активы, пересчитанные в доллары, их долларовая стоимость действительно снижалась.

Смягчение ограничений на движение капитала не планируется

— В первом квартале, после того как началась специальная военная операция, ЦБ вводил ряд серьезных ограничений на движение капитала. Затем у нас был обратный процесс. Какие из оставшихся мер по ограничению движения капитала могут быть отменены в ближайшем будущем?

— Пока дальнейшее смягчение ограничений на движение капитала не планируется.

— От чего тогда зависит, когда ЦБ может вернуться к этому вопросу?

— Я думаю, что никаких конкретных триггеров на этот счет нет. Ограничения на движение капитала — это инструмент финансовой стабильности. Также они продолжают действовать в силу того, что есть ограничения на движение капитала, наложенные на российские организации, российских граждан. Дальнейшие решения будут приниматься в рамках этих двух соображений.

— Минфин недавно сообщил, что внес в правительство предложение о том, чтобы унифицировать выплаты по ОФЗ между резидентами и между нерезидентами, в том числе из стран, которые относятся к списку недружественных. Поддерживает ли ЦБ это предложение?

— Мы продолжаем придерживаться позиции, что изменения в отношении к иностранным инвестициям должны приниматься на симметричной основе. И, соответственно, какие-то послабления в отношении иностранных инвесторов у нас возможны только в случае более лояльного отношения к нашим инвестициям, которые заморожены за рубежом.

Мы категорически возражаем против широкого использования криптовалют

— Как сейчас ЦБ смотрит на альтернативные платежные инструменты? Речь прежде всего о криптовалютах, о биткоине? Председатель финансового комитета Госдумы Анатолий Аксаков говорит о том, что закон о криптовалютах может быть принят до конца января 2023 года. Возможно ли использование криптовалют внутри России для расчетов? Либо речь идет исключительно о внешнеторговых операциях?

— Мы поддержали внедрение экспериментального правового режима для операций с криптовалютами в целях поддержки внешнеэкономической деятельности. Эти операции будут проводиться в рамках такого экспериментального режима, если это будет поддержано законодателями, в ограниченном периметре. Широкое использование криптовалют, проведение операций с криптовалютами для широкого круга российских граждан и предприятий — мы по-прежнему категорически возражаем против этого.

— Есть ли уже договоренности по использованию цифрового рубля в рамках международных расчетов?

— При разработке платформ цифрового рубля изначально закладывалась функциональность интероперабельности, то есть возможности его сопряжения с другими цифровыми валютами центральных банков. То есть с нашей стороны такая возможность, такая функциональность будет предоставлена. А дальше уже внедрение будет зависеть от технических возможностей и готовности к сотрудничеству на другой стороне.

— ЦБ, с одной стороны, поддерживает переход на расчеты в валютах дружественных стран, с другой стороны, предупреждает о рисках, которые они несут. При этом юань уже занял в расчетах 14%, рубль, можно сказать, догнал доллар. В каких-то еще мягких валютах сейчас платежи растут? Какие вообще валюты вы считаете менее рискованно использовать для расчетов?

— Компании самостоятельно выбирают валюты расчетов, исходя из удобства и своих оценок того, насколько эти расчеты для них безопасны. Со своей стороны могу сказать, что расчеты в рублях, наверное, при прочих равных являются наиболее предпочтительной формой расчетов.

— Любые расчеты в мягкой валюте все равно через кросс-курсы привязаны к доллару. И, как говорят источники РБК, власти в этом видят проблему и рассматривают какие-то возможности привязки курса этих валют к другим альтернативным индикаторам. Вы знаете про эту дискуссию? Какой список индикаторов в теории мог бы быть вместо доллара использован для этих целей?

— Когда речь идет об индикаторах, дискуссия связана не с курсами валют, а с ценообразованием на определенные товары. То есть индикаторы рублевых цен на товары российского экспорта в первую очередь.

Если говорить по поводу обменных курсов, то они формируются исходя из спроса и предложения каждой из валют в конкретной валютной паре, то есть курсы определяются тем, сколько есть экспортной выручки в этой валюте, какой объем спроса со стороны импортеров в этой валюте, и движением капиталов.

То, о чем речь идет в плане рублевых индикаторов, — это вопрос валюты контракта. Действительно, ценообразование в большинстве внешнеэкономических контрактов исторически было преимущественно в долларе и в евро. Это во многом связано с тем, что в течение длительного промежутка времени, трех-четырех десятков лет, эти валюты обладали очень высокой степенью ценовой стабильности. Инфляция была очень низкая и в США, и в основных странах еврозоны. И в этих условиях действительно те валюты, которые принято называть твердыми, представляли собой хороший ориентир в плане сохранения покупательной способности.

По итогам этого года это уже не совсем так, потому что инфляция в подавляющем большинстве стран в мире оказалась высокой. А в каких-то она оказалась очень высокой, многократно превышая цели по инфляции. И в этом смысле в будущем, наверное, можно ожидать, что те валюты, которые в конечном счете продемонстрируют большую ценовую стабильность, — а в части рубля мы будем прикладывать максимум усилий для того, чтобы обеспечить возвращение инфляции к 4% и удержание ее на этом уровне, — будут более привлекательными для использования в контрактах.

— Есть же политический момент, речь ведь тут не просто о рынке — есть мнение, что плохо зависеть от доллара в нынешних условиях. С другой стороны, абсолютно непонятно, что может выступать другим индикатором? Золото, например, может?

— Поскольку рубль будет обладать высокой степенью ценовой стабильности, то он в будущем будет все более привлекательным средством для международных расчетов и как валюта контракта. Разница между средством расчета и валютой контракта — это важное разграничение. И чтобы рубль принимался нашими зарубежными партнерами в качестве валюты контракта, необходимо, чтобы инфляция в рубле была низкая.

Маргарита Мордовина, Анна Пустякова, Павел Демидович

РБК, 27.12.2022